Жан Жене. Чудо о розе

[Astrolabio]

Я прочитал.
События книги происходят в трех измерениях: Меттре- колония, куда попадает 15летний Жанно, Фонтевро- централ, где сидит герой в настоящее время и его фантазия, где он юнга на корабле.
Как я уже говорил, роман сплошь о любви, в жизни героя три больших любви. Надо сказать, что в колонии было очень строгая иерархия кто кого трахает. Четыре семейства А, Б,В, С. Первые два уважаемые преступники, В –бывшие любовники и проститутки , С- последние чушки. Наш герой относится к семейству Б, его котом (любовником) был 18 летний Вильруа, перед переводом он его продал другому, тот другой через две недели влюбился в третьего и перепродал его Диверу (помните, с завивающимися ногтями) Дивера Жан любил. Вся книга, метания от любви к любви, от Дивера к Булькену. В Фонтевро Жанно влюбляется в Булькена некоего прекрасного юношу, очень интересный образ, он чушка и проститутка, но с тоже время мужественный и смелый. С ним связана самая сильная сцена в романе, не преувеличу, что читать это мне было больно, может, потому что такое поведение свойственно мне самому: отталкивать и делать больно тому, кого любишь.

Отрывок

Я равнодушно стоял. Он слегка подтолкнул меня, желая как-то вывести из ступора, но я никак не реагировал. Он толкнул меня сильнее. Я оставался каменной глыбой. Он взбесился, и дикая ярость, полыхнувшая в его глазах, завладела им безраздельно. Он ударил меня по лицу. Я тоже почувствовал нарастающий в груди гнев, и в то же время меня душил смех, беззвучный, неразличимый на моем бесстрастном лице, который распалял мой гнев еще больше. Я понимал, наступил момент, когда мне пора было вступить в игру. Я позволил ему ударить меня снова. Улыбка сошла с его губ. И тогда я представил себе, как должен был бы действовать какой-нибудь бог, который не желает больше терпеть оскорблений от человека и выносить его нахальство — и я ударил сам. Вначале он был удивлен моей реакцией, которая выглядела такой запоздалой. Нависнув над ним всем телом, я словно хотел его раздавить. Он опомнился и вздумал было отбить удар, но теперь малейшее его движение вызывало у меня ярость. Я молотил его ногами и кулаками, пока он не остался лежать, скрюченный на ступеньках, готовый при очередном моем ударе кубарем скатиться с лестницы, но я не чувствовал ни малейшего сострадания. С пеной у рта я прошипел: «Поднимайся». Он вскочил одним рывком. Я вновь принялся избивать его, но он больше не пытался ни отражать удары, ни нападать сам, и в какой-то момент я оказался совсем близко от него, и он не мог выставить никакой защиты. Я коснулся его. Мое тело коснулось его тела. Я продолжал наносить удары, но его тепло обволакивало меня. Моя щека пылала, его — тоже. Чтобы избежать удара в лицо, он отвернулся, прикрываясь плечом, но я не стал его разворачивать обратно, а потеряв равновесие, прислонился к нему. Я коснулся его бедер своими. Мои удары потеряли прежнюю силу. Я прижал его к себе, его спину к своей груди. Моя правая рука дотронулась до его лица, я хотел повернуть его к себе, но он воспротивился. Я еще крепче стиснул его ногами. Я хотел поцеловать его в губы, он отвернулся, прижав ладони к лицу. Я попытался их оторвать и почувствовал, что готов вытворить то же самое, что привело меня в свое время в Меттре: я со своей шестнадцатилетней жестокостью выдавил глаз у ребенка, который, испугавшись моего безжалостного взгляда и поняв, что его глаз притягивает меня, хотел его защитить и поднес к лицу кулак. Но моя рука была сильнее. Я оторвал его кулак и вырезал глаз своим перочинным ножом. И вот теперь Булькен сделал тот же самый жест, стараясь защититься. Я прижался к нему. Он не пытался от меня оторваться. Я прижался сильнее, резче, и грубо перегнул его вперед, положив одну руку ему на живот, другую на затылок, и проделал все это неистово и страстно. Я чувствовал, что он побежден. Я слышал его прерывистое дыхание, я и сам тяжело дышал, и когда я его отпустил, нам обоим было стыдно.
Сжав зубы, я злобно произнес:
— Все-таки я тебя поимел.
— Ничего подобного. Я не дал, и штаны были на мне.
— Ну и что. Я сделал это. И еще сделаю, когда захочу.
— Жанно.
Мы посмотрели друг на друга.
В его глазах не было удивления. Казалось, мы и сами не поняли, что это за битва разразилась безо всякой видимой причины, но в глубине души каждый из нас чувствовал: было нужно, чтобы это произошло. Я сказал ему: — Вали отсюда. Надоел.
Он ушел, на ходу приводя в порядок свою одежду. Я был хозяином положения.
Теперь для меня он был всего-навсего девкой, какой он и считался в Меттре и какой не переставал быть ни на минуту, я это ясно видел. Я дошел до своей мастерской, и эта сцена, почему-то именно она, напомнила мне наши воскресные прогулки, когда мы уходили за территорию Колонии, и ассоциация была вызвана тем, что однажды, когда меня кто-то окликнул по имени, я отозвался небрежно и презрительно.
Жанно знал Булькена всего 12 дней, а переживаний на всю жизнь.
Аркамон (Фонтевро) – преступник, ожидающий смертного приговора, не то чтобы любовь, он что-то вроде бога для Жанно. Через отношение гл. героя к преступлению Аркамона понимаешь, что призма заключенного сугубо индивидуальна, через неё смотреть нельзя никому.

Отрывок

После убийства девочки Аркамон был осужден на «пребывание в колонии до совершеннолетия», и тогда впервые о нем прозвучало это слово — чудовище. Никто так и не понял, что одной из причин того преступления была трогательная робость убийцы. В шестнадцать лет женщины внушали ему ужас, и тем не менее, он был не в силах дальше хранить невинность. А девочки он не боялся. Возле куста шиповника он стал гладить ее волосы. Должно быть, он шептал ей что-то пошлое и избитое, но, когда он просунул руку ей под платье, из кокетства — а может быть, из страха — она воспротивилась и покраснела. Ее румянец заставил покраснеть и Аркамона, смущенного и взволнованного. Он упал на нее, и они стали молча кататься по дну какого-то оврага. Но какие у нее были глаза! Аркамон испугался. Он понял, что навсегда преодолел свою судьбу, сделавшую его батраком. Он должен выполнить свое предназначение. Он страшился взгляда девочки, но близость этого маленького испуганного тела, которое стремилось выскользнуть, но, несмотря на свой страх, все-таки льнуло к рукам мальчика, вызвало любовное возбуждение, первый раз в его жизни.
Все давно заметили, что на ширинках у молодых крестьян почему-то всегда не хватает пуговиц: недосмотр родителей или хозяев фермы, дефекты одежды, лень все время застегивать-расстегивать, слишком старые дырявые штаны, доставшиеся еще от папаш и старших братьев и т. д., в общем, ширинка у Аркамона была открыта, и тут же сам собой вскочил его член. Девочка крепко сжимала бедра, он их раздвинул. Он был гораздо выше ее, и поэтому голова его лежала на траве. Он давил на нее всей своей тяжестью, он сделал ей больно. Она хотела закричать. Он перерезал ей горло. Это убийство ребенка другим — шестнадцатилетним — ребенком, должно быть, и привело меня в конце концов к этой ночи, когда мне было даровано видение: восхождение в рай, и рай этот был распахнут специально для меня.
Что мне не понравилось. Моя страсть к систематичности с трудом выносила переплетение прошлого и будущего в одном предложении. Я бы предпочел последовательное повествование с момента преступления Жанно до казни Аркамона в Фонтевро. Больше претензий нет.
Роман- это поток сознания, поток воспоминаний, сумбурных и внезапных. В районе 340 страницы ореол невинности героев исчез, передо мной остались искалеченные души. Сначала ты живешь с Жанно в этом мире бесконечной, бескрайней, вездесущей любви и местами завидуешь и забываешь, что дело происходит в тюрьме, а потом мимоходом всплывают реальные преступления, которые нельзя оправдать, преступления не во внешнем мире, а преступления между своими: издевательства, унижения жестокость, а ведь это всего лишь дети. Не знаю, авторский прием ли это или Жене дал слабину. Но автор сказал то, что хотел, без подтекстов и чаяний, что потомки будут анализировать роман на уроках литературы. Читая, я не думал, не искал скрытых смыслов, я просто верил. Откровенно, обнаженно, больно.

Мне глубоко засела одна мысль, что если мы любим человека за определенные качества, то, значит, этих качеств в нас самих недостает.

Единственное, о чем я жалею, что никто не присоединился ко мне в прочтении романа, чувствую потребность в собеседнике именно по поводу этой книги.

7 из 10

@темы: книги

Comments

[Бес Печали]

Рекомендуете к прочтению?

[Jared Webster]

Бес Печали, Безусловно

[Бес Печали]

Jared Webster, *кивнул*

[Смауг]

Я ровно на половине. Не дают читать на работе, работать заставляют(

[Смауг]

Таки дочитал.

[Jared Webster]

опытный кролик, а что так лаконично?)

[Смауг]

Jared Webster,
Даже не знаю. Если бы Вы не рассказывали в таких подробностях, оно бы на меня куда более сильное впечатление произвело. А так я морально подготовился и знал, чего ожидать) Хотя от этого, конечно, хуже не стало, нет. Очень интересное восприятие любви и красоты. Несмотря ни на что, светлая книга.

[Jared Webster]

опытный кролик, извиняюсь *развел руками* не думал, что кто-то решится. На кого бы вы позарились из персонажей?)

[Бес Печали]

Читаю, скоро закончу.
Честно говоря, впечатления неоднозначные.

[Jared Webster]

Бес Печали, Здорово! дочитывайте и, надеюсь, поделитесь

[Бес Печали]

Jared Webster, поделюсь *улыбнулся*
Собственно, те слова, что я говорил в предыдущих обсуждениях, я назад не забираю. Так, добавлю штрихов.

[Jared Webster]

Бес Печали, хорошо, буду ждать)

[Смауг]

Jared Webster,
Нууу, если только в том идеализированном виде, в котором их представляет автор) Меня, как и его, разрывает между Дивером и Булькеном.

[Jared Webster]

опытный кролик, мне даже страшно представить как все и всё там выглядит в нормальном восприятии

[Смауг]

Jared Webster,
Да. Я старательно не представлял, хотя иногда прорывалось.

[Бес Печали]

Я дочитал.
Как я и сказал ранее - впечатления неоднозначные. Отчасти потому, что язык своеобразен - само повествование мне, как человеку, привыкшему к четко выстроенной схеме, далось с некоторым скрипом. Воспоминания, постоянно накладывающиеся друг на друга, подобно чищенной чешуе - приходится все время возвращаться назад и схватывать связи.
Отложилось то, как автор показал свою помощь Аркамону и то, какими были его последние часы. Метафоры.

[Jared Webster]

Бес Печали, а вы бы позарились на кого-нибудь?

[Бес Печали]

Jared Webster, мне интересен Аркамон.

[Jared Webster]

Бес Печали, чем интересен?

[Бес Печали]

Jared Webster, тем, что происходит с ним в ожидании казни, тем, как его превозносят юные заключенные.
Что касается вожделения - такие люди, которым нечего терять и которые считают часы до конца, которых не сломал приговор, любят отчаянно. Как в последний раз.

[Jared Webster]

Бес Печали, на мой взгляд с ним как раз ничего и не просходило

[Бес Печали]

Jared Webster, да, это не было описано буквально *улыбнулся*

[Jared Webster]

Бес Печали, я воспринял Аркамона как олигофрена, не думаю, что у него было что-то за душой и в голове, он жил и существовал, пока его боготворили его более разумные собратья.

[Бес Печали]

Jared Webster, то, что о нем написано самим боготворящим, не значит, что он был никем.
Вероятно, мы с Вами восприняли его по-разному.

[Jared Webster]

Бес Печали,

Вероятно, мы с Вами восприняли его по-разному.

это очевидно

то, что о нем написано самим боготворящим, не значит, что он был никем.

он возжелал и убил девятилетнию девочку, он не был никем, он был недоделанным уебищем

[Бес Печали]

Jared Webster,

он возжелал и убил девятилетнию девочку, он не был никем, он был недоделанным уебищем

Да, он аморальный тип. У него не было тех, кто объяснил, что так делать нельзя.
Эти дети практически родились в колонии, чего Вы хотите от них? Больших моральных ценностей?
Почему он ее убил?

[Jared Webster]

Бес Печали, Дети не дети, а ебуться как взрослые.
Автор, в прошлом сам колонист, стал писателем, значит, не каждый там аркамон и жизнь в колонии вовсе не приговор.
Не убий - не такая уж большая моральная ценность, это не нужно объяснять, они не дети-"маугли", говорить, писать, читать умеют, любят на разрыв души. Пырнуть подельника в пьяной драке - одно, поднять руку на ребенка- совсем другое. Вы Аркамона оправдываете, а если бы это была ваша дочь?

Почему он ее убил?

вы хотите меня проверить на знание текста?

[Бес Печали]

Jared Webster,
А если бы Ваш сын стал таким аркамоном или жанно, поедающим экскременты? Зачем на личности-то переходить?

вы хотите меня проверить на знание текста?

Отнюдь.
Я не оправдываю никого из персонажей.
Вы задали мне вопрос о том, кого бы я выбрал и тут же начали наседать, навязывая свою точку зрения *улыбнулся*
Зачем?

[Jared Webster]

Зачем на личности-то переходить?

переход на личности - это обсуждение личных качеств оппонента, вот если бы я вам сказал: Вы выбираете Аркамона? да вы такой же дебил, поди и девочка где- то закопанная есть)

А если бы Ваш сын стал таким аркамоном или жанно, поедающим экскременты?

на самом деле от этого никто не застрахован, как говорят, от сумы и от тюрьмы.

навязывая свою точку зрения

Свою точку зрения я не высказывал, вы не знаете кого бы выбрал я. Так что я конкретно навязываю? *улыбнулся в ответ*

[Бес Печали]

Jared Webster,

Так что я конкретно навязываю?

"Знание" о том, что мой выбор - а выбрал я, по Вашим словам, олигофрена и уебище - является неверным относительно всеобщих моральных ценностей.