I am who I am and what I do.
— Слушай, если у тебя на меня стоит, брось это дело.
Он взял мою руку в свою и произнес:
— Но Жан, я не могу бросить, мне это важно.
— Нет. — Я дрожал. Месса могла вот-вот закончиться, органы стихнуть. Но хор юных голосов, не замолкая, распевал гимны. Он сказал:
— Да, Жанно. Ты еще узнаешь меня.
Эта фраза вдохнула в меня надежду. Мы стали приятелями, и я сам попросил написать мне другую записку. Я постепенно сдавался. И так вот началась наша любовная переписка, мы писали о своих мечтах, о фантастических планах ограблений, о случаях неслыханной удачи, но больше всего — о Меттре.
Это романтично, реально романтично, романтично по-хорошему, кажется, что мир Централа соткан из мужской любви. И умом я понимаю, что все эти мужчины - вшивые оборванцы, заморенные голодом, вонючие и отвратительные, но я смотрю на них глазами автора и они - прекрасны. Несмотря на отсутствие морально-этических норм, в любви они такие же люди, я часто ловлю себя на мысли, что порой чувствовал такое же и думал так же.
Мне нравится...
Мы оба испытывали друг перед другом сильную робость, которую пытались спрятать за резкими словами и грубыми жестами, но в тот момент она была особенно ощутима, именно эта робость, лишенная наносных слов и жестов, вспоминается мне отчетливее всего, когда я думаю об этом дне.
Прекрасно же, разве нет?)
Он взял мою руку в свою и произнес:
— Но Жан, я не могу бросить, мне это важно.
— Нет. — Я дрожал. Месса могла вот-вот закончиться, органы стихнуть. Но хор юных голосов, не замолкая, распевал гимны. Он сказал:
— Да, Жанно. Ты еще узнаешь меня.
Эта фраза вдохнула в меня надежду. Мы стали приятелями, и я сам попросил написать мне другую записку. Я постепенно сдавался. И так вот началась наша любовная переписка, мы писали о своих мечтах, о фантастических планах ограблений, о случаях неслыханной удачи, но больше всего — о Меттре.
Это романтично, реально романтично, романтично по-хорошему, кажется, что мир Централа соткан из мужской любви. И умом я понимаю, что все эти мужчины - вшивые оборванцы, заморенные голодом, вонючие и отвратительные, но я смотрю на них глазами автора и они - прекрасны. Несмотря на отсутствие морально-этических норм, в любви они такие же люди, я часто ловлю себя на мысли, что порой чувствовал такое же и думал так же.
Мне нравится...
Мы оба испытывали друг перед другом сильную робость, которую пытались спрятать за резкими словами и грубыми жестами, но в тот момент она была особенно ощутима, именно эта робость, лишенная наносных слов и жестов, вспоминается мне отчетливее всего, когда я думаю об этом дне.
Прекрасно же, разве нет?)